Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

Лера похлопала ресницами и поправила причёску.

— Ну… Не знаю. Страшно было. Внезапно. Я не поняла. Помню только… Чувствую — ноги отняло и как кишки горлом пойдут… Бр-р-р.

— Ты могла погибнуть. Понимаешь? — Валера вплотную приблизился к Лере и обнял её. Она закрыла глаза и блаженно улыбнулась. — Почему ты всю жизнь куда-нибудь влипаешь? Пора становится взрослой.

— Я чуть не погибла позавчера, когда звонила тебе… на остановке автобуса, когда все глаза проглядела, ждала. И… за день до, — выдохнула Лера и с трудом открыла глаза, сжалась в пружинку. Из объятий Яновича так просто не вырваться.

— Ну не заводись. Мы же договорились. — Валера стиснул её сильнее, до дрожи в своём теле, и Леркины гутаперчивые косточки размякли. — Ну, рёбра не болят? — Лера отрицательно мотнула головой, хотя грудную клетку пробили искорки боли. Она знала: стоит только скривить лицо, и Янович тут же утащит её в больницу и там потребует анализы, рентгены, УЗИ, консилиум и кто знает ещё чего. И за пять минут станет распихивать деньги, уламывать, требовать. А кончится история её болезни тем, что Лерку упекут в отдельную палату с сумасшедшим диагнозом, медсёстры будут сновать каждую минуту, чтобы уколоть, поправить, снять показания. И каждая станет разглядывать её, прикидывая, сколько ей лет, какой вес, и каждая непременно задаст вопрос: «А вы ему кто?» Поэтому Лера спрятала голову на плече Яновича и, набравшись мужества, пропищала:

— Нет. Всё нормально.

— Точно? Ну и слава богу! — Янович прижал её к себе ещё сильнее и замолчал, прислушиваясь к её дыханию, к трепетанию бедного Леркиного сердечка, поцеловал её висок и проговорил: — Ох, и задал бы я сейчас тебе. Ох, и задал бы! Но, — он уронил свою женщину на подушку и, подскочив, захлопнул молнию на куртке, — опоздаю, теряю темп. Ужас. Сколько всего разгребать придётся — в сутки не уложусь. А надо!

— Опять меня бросаешь? — Лера горько улыбнулась.

— Не гони… — Валера вновь нахмурился. — Ненавижу эти слюни. Пора бы тебе запомнить. Лучше выключи свой аналитический мозг, математик, и внимай истину. У нас пара минут всего. — Валера склонился на ней, глядя в самую глубину готовых расплакаться глаз. — Сегодня я понял, как люблю тебя. Вернее, ты не подумай, всегда так же… любил, но сегодня — понял! Дошло? Я понял! Короче, я решил стать счастливым без промедлений, и позволю себе им стать. А сейчас запоминай: ты — никуда не высовываешься до моего приезда, считай, что ты на цепи. Еда в холодильнике. Да, когда ты его в последний раз размораживала? Морозильник заледенел. Но сегодня ничего не надо делать, только лежать. Ты меня поняла? Смотри в глаза! Сейчас заставлю повторить. Сидишь здесь, на диване, даже если в хате пожар. Не шевелишься. Я — мчусь в офис, разгребаю навоз и занимаюсь нашими вопросами. Нашими с тобой. Через день, может, в конце второго я вернусь, и начнётся новая жизнь, только я и ты. Только ты и я. — Янович озвучивал наставления, пересчитывая разносортные купюры в портмоне.

Лера не сводила взгляда с повелителя своей жизни. Каждое его движение, каждая чёрточка в его лице навечно отпечаталась в сердце влюблённой женщины. Если она замечала что-нибудь новое, например пронзительный свет, сегодня объявившейся в его тёмных, почти чёрных глазах, Лера уходила на самую свою глубину и искала ответ: «Почему?»

Она потёрла ещё сонные отёкшие глаза, и не понимая, и боясь понимать, чего же он хочет и что он задумал. А Янович, похлопав себя по карманам, в долю секунды оказался за порогом, остановился вдруг и выпалил:

— Твой мобильник изъят. Паспорт тоже.

Лера не ответила и не возмутилась. Привычка.

I

Радуницу ещё не отыграли. Созреет утро, и кладбища опять заполнятся посетителями.

Cо свистом пули мчатся автомобили по кольцевой. Есть ли хоть в одном из них человек на борту, разглядеть невозможно. И джип Яновича не отстаёт, даже преуспевает.

Летящий внедорожник растянул китовый оскал по ширине капота и внушил своему обладателю чувство победы над любыми трудностями. Вращая руль, как колесо судьбы, хозяин мнит себя властелином мира. Вчерашнее досадное происшествие в гараже, которое едва не стоило жизни человеку, шальному джипу не зачлось. Царственный строй рулевого не сломали трели только что включённых мобильников и бульканье айфонов, переполненных гневом требующих немедленного ответа абонентов. Янович ухмыляется: «Соскучились, дворняжки?» — и выхватывает из строя звонящих тот гаджет, градус возмущения у которого приближается к взрывоопасному.

— Я всё утопчу. К обеду… — говорит он ровным сильным голосом и отвечает на другой звонок. — Родина сильна и прекрасна…. — обрывает он следующего абонента, не желая слушать его ропот. — С галимого металла чушку ЛС не выльешь…. Ну вот, уважаемый, дождались: биржа вниз — доллар вверх. Вот она — ваша жадность проклятая!.. Я же говорил тебе, м…чок: микс — жирный. Медь вниз пошла. К обеду посчитаю… Мне нужно пару машин за быстрые деньги.

Каждый ответ — сражение на поле бизнеса, столкновение мнений, даже от интонации зависит процент прибыли. Напряжение растёт, звучат упрёки и угрозы, но ни один мускул не слабеет на его лице. Правда, два абонента заставили-таки властелина покрыться холодным потом. Первой дозвонилась Снежана, она хлюпала носом и повторяла только одно слово: «Папа». В ответ Янович заорал и орал, пока трубку не перехватила няня. Анастасия Сергеевна тоже слова подбирала с трудом, давя таблетку валидола во рту, но и эти слова оказались лишними. Едва прозвучало «Полина», Янович понял, что его жена опять опустилась в алкогольный рай. Понял и вздохнул. В первую минуту разговора он пережил события на порядок страшнее.

— «Разберёмся» — это всё, что ты можешь сказать? — завопила ему в самое ухо дочь, сменяя у телефона Анастасию Сергеевну. — Она чуть не убила нас! До тебя когда-нибудь дойдёт, что нас нельзя оставлять?! С ней оставлять!

Отвечая ей, Янович пытался не жевать слова:

— Так и должно было случиться, но не сейчас, нет, гораздо позже. Месяца два-три она в норме. Ну кто мог знать? Обещаю…

Снежана орала, а её отец сильнее сжимал руль, морщины глубже пересекали его лоб. И на помощь, как всегда, пришла няня.

— Валерий Леонидович, ну держите себя в руках, мы всё преодолеем. Девочку нашу успокою, отправлю в институт и вам позвоню. Мы вас очень ждали. Очень. Всего доброго…

И тут же новый вызов, который не просто поднял давление — от него закипела кровь. Самое страшное, отчего затылок Яновича в одночасье поседел, только что произошло. Звонил кум, не лично сам, а через оговорённого посредника, который по плану включается в игру только в случае опасности, реальной опасности.

А пока Янович подавлял охвативший его с головы до ног ужас, его дочь досыпала утро на своей кровати, ноги на подушке, а голова на коленях няни. И та обняла её, как родное дитя, гладит её волосы и поёт, не попадая в ноты, жалостливую дворовую песенку, услышанную в детстве от бабушки: «Не влюбляйся в чёрный глаз, чёрный глаз опасный. А влюбляйся в голубой, голубой прекрасный». Песенка накрывает Снежану, она уже не хлюпает носом и не вздрагивает, но в глубине сердца живы воспоминания, которые тревожат её. Мама. Запой, скорая, больница… Вирусный алгоритм, пожирающий их семью, выстроился окончательно за день до шестнадцатилетия Снежаны.